В 1972 году Ахмет Газдиев, Султан Плиев, Джабраил Картоев, Идрис Базоркин – старые коммунисты, Ахмет Куштов написали письмо «О судьбе ингушского народа» и лично отвезли его в ЦК КПСС.

Пятнадцать лет ожидания  и терпения иссякли. Народ требовал действий, справедливости. В письме излагалась история – трагическая история ингушского народа с того момента в 1934 году, когда Сталин росчерком пера лишил их автономии и присоединил к Чечне, когда отнял у ингушей их единственный город Бурув-Орджоникидзе и отдал его Северной Осетии, когда вернувшихся из насильственной депортации «реабилитированных» ингушей последыши Сталина лишили родины, «подарив» ее Северной Осетии, о мытарствах ингушей, рискнувших вернуться на земли отцов, об издевательствах над ними местных осетинских властей, о безнаказанности и вседозволенности националистов Осетии, о продолжающемся геноциде.

Под этим письмом подписались тысячи отчаявшихся ингушей. Тысячи частных писем полетело в Кремль. Доведенные до отчаяния ингуши хлынули за справедливостью в Москву.

Перепуганное Чечено-Ингушское руководство посылает вслед народу секретаря обкома партии Х.Х. Бокова. Курский вокзал был заполнен ингушами. Боков пообещал собравшимся здесь, что представители власти из Москвы приедут к ним в Чечено-Ингушетию обсудить проблемы, и убедил вернуться по домам.

Народ поверил и вернулся. В январе 1973 года, в одну из пятниц на базаре в г. Назрань и в других селах было объявлено, что 16 числа на площади Ленина в Грозном должны собраться ингуши.  Приезжает Суслов вручать орден республике и заодно обсудить назревшие проблемы.

Январь 1973 года был на редкость для этих краев морозным. С ночи на 16 января на площади перед домом правительства собираются старки, мужчины, женщины, молодежь. Со всех сторон стекаются люди, желающие справедливого решения своей национальной судьбы. Правительство республики дает указание перекрыть все дороги, в том числе и железную. И тогда на пути не останавливающихся поездов  ложатся женщины и старики. Поезда останавливаются, люди добираются до Грозного, чтобы встретиться с представителем центральной власти.

Это был очередной обман. Из Москвы никто не приехал. Из правительства ЧИАССР ни у кого не было желания говорить с народом. С самодельной трибуны на площади Ленина 16, 17 и 18 января день и ночь льется обида обездоленных обманутых людей. Горят костры, около них греются  не уходят старик и молодежь. Не смолкает боль, проклинают обманщиков, предателей…

Братья чеченцы приносят фляги с горячей едой, согревают словом и участием, прикрывают от холода физического и морального.

На исходу третьих суток с трибуны звучит объявление, что из Москвы выезжает комиссия, что надо разойтись по домам и ждать ее. И опять поверил народ. К площади были поданы автобусы¸ такси, стариков с почетом развезли по домам. Сомневающуюся молодежь, не желавшую расходиться без достоверных сведений, избивая резиновыми дубинками и поливая из брандспойтов ледяной водой, загнали в автобусы, вывезли за город, где выпустили, мокрых, в 20-градусный мороз в чистом поле. Там и оставили.

Трое суток люди только просили, взывали к совести, к справедливости, не допустили ни одного экстремистского поступка.

Началась «оценка» этого события – в прессе, на собраниях, по радио, на телевидении…

Народ расслоили, разбили на отдельные группы. Запугивали все по-разному. Одни испугались и начали травить и преследовать своих братьев, обзывая их публично сбродом, сборищем, махровыми националистами, выискивать и придумывать разнообразный компромат на несговорчивых.

(…) Всех честных людей преследую, увольняют с работы, исключают из институтов, из партии, шельмуют в печати, по радио  и телевидению, идет организованная травля порядочности.

Народ обнаруживает и выбрасывает на поверхность всю нечисть, выявляет совершенно новые крупные личности, достойные большого уважения. Несмотря на разочарования, возрастает надежда – народ жив, в нем много здоровых сил, он не погибнет, он возродится.

Не затихли страсти 1973 года. Ничто не изменилось в лучшую сторону. По-прежнему ингушей не прописывают на родных землях, ингушских детей в осетинских селах переводят в школы для дефектных детей, обрекая обучаться по программе дебилов. Переписывается ингушская история, в которой «доказывается», что они никогда не жили там, где жили извека. Ингушская культура никак не развивается. Все нераскрытые преступления навешиваются на ингушей. Вот садистски уничтожается семья Каллаговых – вырезали всех вместе с детьми. Сразу находят убийц, но руководство приказывает отпустить их и найти ингушей. «Находят». Под пытками одному отбили печень, второму выбили глаз, третьего забили насмерть – создают дело. Обвиняют ингушей. Только 10 лет спустя обнаруживается правда – ингуши невиновны. Но обвиняли громко, обвинения снимали тихо.

В 1981 году осетинские националисты решаются на крупную провокацию. 25-летняя безнаказанность обещает успех дела. Два года они готовили ту акцию. Готовы транспаранты, лозунги, портреты всех «нераскрытых» убитых. Подготовлены оружие и орудия. Бутылки с зажигательной смесью, железные дубинки-штыри, люди, которым дано задание – бить, переворачивать и поджигать машины с ингушскими номерами, резать, избивать, но не насмерть ингушей. Все остальное – дело руководства. Все должно начинаться по сигналу. Сигналом должно стать любое убийство, желательно к ноябрьским праздникам.

Убитым оказался таксист. Повод – неподеленные наркотики. Это убийство и послужило сигналом. Убитого в тотчас же понесли в центр города. Там строили митинг и демонстрацию с требованием выслать, уничтожить терроризирующих осетинское население ингушей. Осетинская женщина – врач первого роддома – призывала всех врачей города уничтожать больных ингушей. Сама она обещала уничтожать ингушских новорожденных.

Демонстранты разбили памятник Серго Орджоникидзе, выбили окна в обкоме партии,  в военном училище. Первый секретарь обкома партии Северной Осетии Кабалоев, внимая воплям с площади, по прямому проводу звонил в Кремль: «Спасите нас! Нас режут, убивают ингуши!» И удалось бы подле дело, спровоцировали бы ингушей на резню потому, что кто же будет смиряться с тем, что тебя бьют, пыряют ножами, оскорбляют, обливают твою машину бензином и поджигают. Кто способен не дать сдачи, не защитить себя, своего ребенка, свою жену, сестру, мать? Но, к счастью ингушей, первым секретарем обкома Чечено-Ингушетии был Власов Александр Владимирович. Бывший чекист, он мгновенно раскусил замысел осетинских националитов. Уже имя авторитет среди народа, он кинулся к старикам – «Не дайте молодежи поддаться на провокацию и ввязаться в авантюру! Сдержите! Спасение ингушей сегодня в их выдержке. Мы должны сдержать наш народ!»

Неимоверных усилий стоило старикам выполнить совет Власова. Они смешались с молодежью и готовые к бою и смерти вместе со своими детьми встали в оборону.

Провокаторы с воплями неслись в Назрань – «Ингуши, мужчины, что вы сидите здесь, наших женщин, детей в городе Орджоникидзе уже убивают, а вы не идете к нам на помощь!» Но вместе с народом, рядом со стариками среди молодежи находился А.В. Власов. На своей «Волге» с ингушским номером он, рискуя оказаться подожженным распаленной осетинской толпой, рванул прямо в ее гущу на площадь перед обкомом партии СОАССР, убедился, что ингушей там нет, и нагнетание страстей одностороннее, вернулся к своим помощникам старикам и снова призвал наш народ к терпению.

Прибыли войска спецназначения.

И случилось то, что неизбежно должно было случиться – настоящие стычки, убитые и раненные. И пришло горе в дома осетин, и раздался плач осетинских матерей. Но не случилось межнациональной стычки – драки между осетинами и ингушами, которую и разжигали подлые люди, не желающие знать, что у материнского горя нет национальности.

Стихли страсти, неучастие ингушей было установлено, но для них осталось все по-прежнему. И несмотря на опыт – в 1982 году был издан новый акт несправедливости по отношению к ингушам – Постановление Совета Министров РСФСР: в целях предотвращения межнациональных конфликтов на территории Пригородного района Северной Осетии ингушей не прописывать. Иначе говоря, не допустить ингушей селиться в собственных селах.

Время идет. Началась перестройка. И вновь засуетились осетинские лидеры. Придумали. Начали путать исторически сложившиеся границы, перестраивать районы. В черту города Орджоникидзе включаются ингушские села, расположенные за 30 километров от города. В бывший чисто ингушский Пригородный район включаются осетинские села. Дано задание и осетинским ученым – те срочно изготавливают «доказательства» того, что ингушей здесь никогда не было. Все что тут же публикуется в периодике, на радио и телевидении, издается в книгах, произносится на всех собраниях в разнообразных коллективах – обрабатывается и вырабатывается общественное мнение, направленное против ингушей.

Поднимается вопрос о переименовании города Орджоникидзе  в город Дзауджикау, не стесняясь того, что он уже точно также  переименовывался по указанию Берия в День выселения ингушей 23 февраля 1944 года.

Терпение ингушей на грани. Чем жить в такой безысходности, несправедливости, лучше умереть. Умереть за родную землю, за родные очаги, отомстить за попранное достоинство. Мужчины, а с ними и женщины готовы умереть, защищая себя и честь предков. Но старики опять – потерпите! Кончается время двух правд – сказанной и несказанной. Наступает время, когда ложь, фальшь, лицемерие фарисейство отступают перед простотой человеческой правдой. Давайте просить. Теперь услышат, исправят. Так говорят старики.

Собираются подписи ликвидировать сталинский произвол, более 55 лет довлеющий над ингушами. Вернуть ингушам их самостоятельность, автономию с центром Бурув-Орджоникидзе, как было до присоединения к Чечне в 1934 году.

Едут ингушские делегации в Москву за правдой и справедливостью. Отвозят 11 толстых томов, переплетных в зеленые коленкоровые обложки – 60 тысяч подписей. Каждый взрослый ингуш. Подпись народа, глас народа, требующий, взывающий.

Повсюду ингуши рассказывают о своей национальной трагедии. Как кончается народ, как исчезает самобытность, история, культура, язык. Как за эти 55 лет, что упразднили ингушскую автономию, мы потеряли почти все.

В 1934 году в начале советской власти у ингушей было 10 заводов и фабрик, 10 высших и средних специальных учебных заведений, готовились национальные научные и технические кадры, был свой театр, краеведческий музей, научно-исследовательский институт, свои школы – шла бурная культурная жизнь. Ингушская театральная труппа на смотре искусств Кавказа заняла первое место. Был свой ансамбль… Сегодня ничего нет.

Идет 1-й съезд народных депутатов СССР. Необычайный съезд, возрождающий наши надежды. Он дал прорваться боли народной, сдерживаемой долголетним страхом.

Почти 80-летний Идрис Базоркин летит в Москву. до 4-х часов утра молодое мужественное поколение ингушей обсуждает со своим старшим вопросы, которые должны завтра прозвучать на съезде. Обсуждается каждое слово депутатского запроса, которое завтра после речи наших депутатов ляжет на стол президиума.

Утром мы благословляем нашего депутата Хамзата Фаргиева, учителя из Малгобека.

Приникли к телевизору. На трибуну уверенным шагом дет наш Хамзат. Впервые за 55 лет с трибуны на весь мир звучит крик о помощи нашего многострадального народа – весть о национальной трагедии, о необходимости, наконец, решить проблему, ликвидировать последствия сталинского произвола в правовом государстве. Он передает депутатский наказ в руки Горбачева.

Зал молчит. Ни одного аплодисмента. На экране настороженные лица депутатов – люди впервые слышат о подобной несправедливости. Ее еще боятся, не знают, как реагировать.

У все у нас, сидящих у телевизора слезы на глазах. Наконец, мы заявили о себе громко. Что-то ведь должно измениться.

Начались телефонные звонки. Полетели в адрес съезда тысячи писем от ингушей из Казахстана и с Кавказа с благодарностью, что сказали об их беде, с просьбами помочь…

Через два дня на трибуну съезда поднимается большой красивый седой ингуш. На трудном для него русском языке механизатор от земли народный депутат ингушей Мусса Дарсигов вновь взволнованно просит съезд решить ингушскую проблему и тоже отдает свой депутатский наказ Горбачеву.

Нашего Муссу Дарсигова выбирают в Палату национальностей и там при обсуждении вопроса о трагедии репрессированного народа он вновь выступает. В зале плачут депутаты, у телевизоров плачут ингуши. И опять встречи на всех уровнях. Дарсигов говорит с Горбачевым.

Проходит Второй съезд ингушского народа в Грозном. Тысячи людей перед Дворцом культуры слушают выступления, транслируемые из зала съезда. Две суток люди говорят о своей полувековой беде. Резолюция съезда – ликвидировать 55-летний произвол Сталина, восстановить ингушскую автономию с центром  городе Орджоникидзе. Резолюцию съезда отвозят в Москву и вручают Горбачеву Мусса Дарсигов и Исса Кодзоев. Горбачев и Лукьянов обещают рассмотреть вопрос о нашей автономии, только просят еще немного потерпеть.

Потерпеть просит Власов, наш Власов – председатель совета Министров РСФСР в беседе с ингушскими женщинами, обеспокоенными продолжающимися провокациями осетинских националистов.

Все обещают помочь и просят потерпеть. А тем временем в «Правде» выходит подлейшая статья Грачева и Халина под названием «Кунаки всегда поладят». В ней говорится, что ингуши притязают на осетинские земли, тем более, что неизвестно еще, жили ли ингуши в бывшей Ингушетии.

Старики повторяют: терпите, разберутся.

В городе Назрани собирается стотысячный митинг ингушей, которые восемь суток стоят под проливным дождем и под обжигающим солнцем. Выступают, возмущаются, требуют. Справедливости требуют, внимания к народу. Старики время от времени просят не поддаваться на провокации, успокаивают, призывают потерпеть еще немного, совсем немного. А в основном молятся. Что нам еще остается, как не взывать к Аллаху.

Надежда на эту, уже новую, перестроечную власть уменьшается с каждым днем.

Только Аллах и молитва помогут нам.

Старики и дети в одном кругу в отсветах костров делают «зикр». Напролет всю ночь. Восемь ночей.

Мулла с трибуны читает молитву. Всем народом подхваченная она летит к Единственному, на Кого еще жива надежда – к Аллаху.
Нашу боль наблюдают и слушают горы Ингушетии. Ближние – молодые – нетерпеливо кудрявятся зелеными деревьями. Они вместе с ветром возмущаются несправедливостью, гонениями, подлостью. Они готовы сорваться во все сметающем урагане.

Дальние горы молча, с достоинством стоят, фиолетовыми лесами слушая творимую людьми молитву. Они накапливают в глубине своей  ярость, невидимую глазам.

 только наши седые старики, возвышающиеся над всеми нами, низко надвинув на глаза папахи, позволяют себе сверкнуть снисходительно мудрым взглядом, все повидавших на своем веку провидцев.

Терпение.

Доколе?

Так это было: Национальные репрессии в СССР.

Под ред. С.У. Алиевой: В 3-х т. Т.2. –

Москва: «Инсан». 1993. с.138-144.